Бастионы стояли каждые два километра. Помимо наличия в них нашей артиллерии, в каждом имелся дежурный отряд боевых магов — два десятка Адептов, трое Мастеров и Младший Магистр. Группа магической поддержки на случай внезапных нападений, призванная не допустить прорыва врага или хотя бы задержать его до прибытия подмоги в лице нас, Старших Магистров и Архимагов. Плюс сотня солдат с полным боекомплектом для столкновения с существами магического характера — нежитью, нечистью и, само собой, демонами. Святая вода, освященные действительно отмеченными небом священнослужителями — от язычников до иудеев, нашлись все, каждому солдату на вкус и цвет в зависимости от его вероисповедания — клинки, пули и штыки винтовок, у каждого — по одной магической гранате с заклятием второго ранга. Каждый десятник, то бишь сержант, имел ещё и в довесок гранатв третьего ранга.
В небесах постоянно патрулировали боевые корабли, наблюдая за обстановкой, что бы нас, не дай боги, не застали врасплох неожиданной атакой. Отряды разведчиков регулярно пропадали в окрестных лесах, вовсю расцветших в объятиях лета, которому не было, казалось, никакого дела до двух могущественных армий, что в любой миг могли сцепиться в смертельной схватке… Впрочем, вполне возможно, что оно, это самое лето, просто осведомлено лучше меня и точно знает, что грядущая схватка точно случится не в его смену? Кто знает, кто знает…
За первой линией обороны была вторая, а меж ними неустанно устанавливались и проверялись на исправность ловушки. От банальных глубоких ям с острыми каменными пиками и лужами освященной воды до магических, изрыгающих Пламя, Молнии и, разумеется, Свет — три самые действенный против нашего нынешнего противника силы. Особенно Свет, конечно же… Впрочем, ловушек с иными Стихиями и школами магии тоже хватало — к делу своеобразного минирования местности приложил руку в той или иной степени каждый, кто умел их создавать. Разумеется, под чутким присмотром фортификаторов и строго там, где они это позволили.
А дальше шел второй ряд стен — пониже и с виду куда менее прочные, нежели первый ряд, но тоже внушительные — пятнадцать метров высотой и толщиной метра три с половиной у верхушки. У основания — все семь. Тут уже обошлись без монументальных бастионов — просто каждый километр высилась по башенке. Не предназначенной напрямую для ведения боя, скорее служащей жилищем патрульным группам, стерегущим стену… Излишество, как по мне — тратить время, силы и ману на башни, которые даже в бою не понадобятся, но меня не спрашивали. А я со своими советами не лез — не моя епархия, всё-таки. Специалистом в этой области я называться никак не мог…
Большого лагеря, в котором первые недели находились все сведенные под руку генерала Апраксина войска, больше не было. Вместо этого почти двухсоттысячную группировку, почитай весь правый фланг нашего фронта, было решено разбить на семь лагерей. Четыре поменьше, по двадцать тысяч воинов, и три покрупнее, на сорок каждый. Разумеется, цифры далекие от истинных — один обоз из всякого народа, путешествующего с действующей армией, от шлюх до скупщиков трофеев, тянул тысяч на пятьдесят-шестьдесят человек. Да что уж там — может и поболее… А ещё были местные ополченцы из взявшихся за оружие простолюдинов, обычно из числа тех, кто лишился в эту кампанию всего, что берег и любил — семей, дома, друзей, а нередко и всего этого разом и ещё немножечко сверху. Злые, как черти, и мотивированные рвать врага любой ценой на зависть любому скандинавскому берсерку, они были действительно опасны — как и всякий, кто уже лишился всего и кому теперь наплевать на любые последствия своих действий. К ним старались особо не забредать даже офицеры — ведь там, в этом ополчении, и своих магов хватало. Бывших ремесленников, отставников и прочего народа первого-второго, редко третьего ранга.
Ну и, разумеется, войска дворянских Родов Магаданской и Хабаровской провинций. Из тех, кто пережил все ужасы китайской и японской оккупации, месяцы преследований и охоты на себя, кто уцелел и сохранил достаточно запала, что бы забрать, как гласила народная мудрость, за каждого своего битого двух, а лучше трёх чужих не битых. Тоже тяжеловатая в большинстве своем публика, но дворянское воспитание заставляло большинство из них придерживаться определенных рамок. Придерживаться самим и придерживать тех из своих, кто сам с этим справиться был не в силах.
И если подсчитать уже и эту публику, то у нас набегают совсем не те двести тысяч, которые по бумагам были под рукой Апраксина. Тут цифра скорее шла ближе восьми-девяти сотням тысяч… А возможно и миллиону — кто их разберет и посчитает? Миллион человек под открытым небом, в одной местности, которую они уже три месяца не покидают, десяти лагерях (наши довески из трех дополнительных групп Апраксин благоразумно не допустил к размещению с основными войсками. Три дополнительных лагеря стояли несколькими километрами глубже наших линий обороны. Один был общим, в котором вперемешку обитали вообще все, как-то меж собой уживаясь, другой той части знати, что не желала смешиваться с плебсом, и третий — для наиболее озлобленных простолюдинов и их магов, которых старались держать подальше от остальных.
Моя гвардия, Петя, я и Андрей расквартировались в центральном лагере. В обе стороны от нашего тянулись по три других — два мелких и один большой, подпирая собой тщательно возведенные нами рубежи. Я, кстати, хотел взять на себя и своих людей тот из лагерей, который стал общим. Ну а что? Став там со своими людьми властью и администрацией в одном лице я бы многое получил. Даже не буду говорить о рынке сбыта разного рода трофеев, законных и не очень, на котором можно было бы погреть руки — банальная плата за порядок и защиту от шлюх, сутенеров, маркитантов и прочего тамошнего люда, неустанно зарабатывающем на плодах наших побед, я бы хорошенько поправил Родовые финансы.
Так почему я не оказался там? Все просто — генерал-полковник Виктор Сергеевич Абрамов достаточно ясно дал мне понять, что это его корова, и доить её он намерен самостоятельно. И делиться этим хлебом ни с кем, кроме своих людей и вышестоящих офицеров он не намерен, а так как я к Имперской Армии отношение почти не имею, будучи почти самостоятельным феодалом со своим личным войском, то рассчитывать мне тут не на что.
Разумеется вот так, прямо и в лицо, тем более такими словами, он мне ничего не говорил. Вместо этого рассказал поучительную притчу о телятах. В которой один из них, самый младший, возжелал травку на той части поляны, на которой пасся один из его старших братьев. И как в итоге отказавшегося прислушиваться к голосу разума теленка выгнали с поляны старшие братья, запретив возвращаться. Явно на ходу сочиненная и криво склеенная, она тем не менее доходчиво донесла до меня мысль генерала. Спорить я, естественно, не стал — по любым, писаным и неписаным, законам, традициям и правилам это была его епархия и он имел полное право решать, как и что делать.
— Учитель, это становится невыносимым, — пожаловался Петя. — Ну сколько ещё можно? Простите меня за дерзость, но уже сил никаких нет!
— Тяжело в учении — легко в бою, — невозмутимо парировал я. — И вообще, молодой человек — вы меня очень сильно разочаровали. То, что я увидел в начале мая… Меня до сих пор терзает вопрос — как ты с такими навыками вообще пережил эту кампанию? И ведь зачастую действовал один, без прикрытия и поддержки, на свой страх и риск… Это просто чудо, что тебе за всё это время не выпало сразиться с кем-нибудь действительно умелым. Иначе сейчас мне пришлось бы искать нового ученика.
— Да я не против занятий и тренировок, но хотелось бы уже научиться чему-то новому, а не заниматься повторением на разные лады старого, — печально вздохнул парень.
— Толку тебе от новых заклинаний, если ты имеющимися нормально пользоваться ещё не научился? — покосился я на него. — Прежде, чем строить дворец, нужно создать качественный фундамент. Без этого ты так и останешься балаганным фокусником с кучей приемов, ни один из которых до ума не доведен. Слабаком, иначе говоря, останешься… Так что ноги в руки — и заниматься самостоятельно. Обед уже закончился.